В последний день нашего катания невиданно плотное облако накрыло Эльбрус и принялось по детски наивно облегчаться на наши склоны мегатоннами легчайшего снега. За ночь сугробы поднялись на полметра и продолжали стремительно расти. Воздух наполнился таинственным шепотом миллиардов суетливых снежинок, а прочие звуки покорно умирали в их густой кутерьме. Несмотря на нулевую видимость все полезли кататься.
Позорным плугом я медленно плыву в топленом молоке и собираю по пути «чайников», которые плывут еще позорнее. Через некоторое время за моей спиной выстроилась небольшая цепочка робких, полуреальных созданий.
Неожиданно туман сгустился настолько, что и я перестал понимать, где нахожусь. В этот момент мне показалось, что из тумана надвигается что-то большое и опасное. Это было скорее предчувствие, поскольку через темные фильтры я упорно видел только шестипроцентное Можайское молоко. Тем не менее, я остановился и осторожно вытянул руку. Перчатка уперлась в мягкое, взгляд сфокусировался, и прямо перед лицом я обнаружил вертикальную снежную стену. Странно, думал я, ощупывая неровную поверхность, сколько раз спускался с Мира, но такого не припомню. Где я? Мне стало странно. Оглянулся. Никого. Где «чайники»? Сворачиваю налево и медленно ползу вниз по склону. Куда-нибудь да приеду, но это, конечно, не катание! Это игра в жмурки на сельхозработах. Очки залепило, но я не протираю. Знаю по опыту – будет хуже. Склон загибается круче и круче, и мой плуг делается все шире и шире, испытывая мою скромную растяжку. Ясно одно — я не на трассе, и надо что-то предпринять. Свернуть. Налево или направо? Направо бескрайние просторы Эльбрусского ледника, слева каменистые отроги Кара-баши. Если я, вообще, еще на Эльбрусе. Наверное, лучше упереться в скалы, чем затеряться на леднике, решил я и свернул налево. Память тут же подсунула очередной дурацкий (других не держим) эпизод, связанный со скалами.</p.
Не знаю, почему я решил, что с чегетского «Доллара» можно траверсом переехать в чегетскую же «Трубу». Для непосвященных скучно разъясняю – переехать с северной трассы на центральную. В самом деле, — почему? Господа и дамы, прошу не повторять мой опыт — там скалы. Но я там проехал, точнее, пролез, не снимая лыж. Вот, думаю, не сниму и все! А было так.
Пройдя «Доллар», я повернул направо и осторожно, с легкой потерей высоты, покатился через густой пихтовый лес. Скоро появились безобидные выходы скал вперемежку со снегом, по которым я аккуратно ступал своими битыми «Фишерами». Потом снег незаметно кончился и в какой-то момент я обнаружил себя прижатым к небольшой скальной стене, причем в лыжах. Ну, это уже безобразие. Ну, разве так можно? Можно. Полез. И вы зна-е-те?! Лазить по скалам в лыжах оказалось удобно. Говорю, как бывший скалолаз. Канты держат превосходно, лучше скальных туфель. Хоть пиши заявку на новый вид спорта. Минут двадцать я отрабатывал приемы и тактику будущего параолимпийского вида спорта среди инвалидов умственного труда. За это время я траверсировал метров пятьдесят сравнительно несложные скал. Потом встал на нормальный снег и незадумчиво (хоть так не говорят) доехал до «Трубы». «Незадумчиво», потому, что старался не думать о скользящей поверхности своих единственных лыж.
Но вернемся к блужданию в тумане. Минут через пять невнятного траверса я неожиданно наткнулся на своих (или чужих?) потерянных «чайников», которые, как слепцы у Босха, гуськом, без поводыря ползли в безнадежную неизвестность. Слышались жалобные причитания. Их позы были разнообразны, живописны и, по-видимому, весьма точно отражали их богатый внутренний мир, но при этом крайне далеко отстояли от принятых горнолыжных стандартов. Я незаметно возглавил процессию, будто ее и не покидал. Минут через десять подул легкий ветерок, развиднелось, и метрах в пятистах обнаружился долгожданный Кругозор. Все стало на свои места.
В баре аншлаг. Влажно и туманно, как в бане в моечном отделении. Народ отряхивается, стучит ботинками, ставит лыжи к стене и устремляется, оскальзываясь на мокром полу, к стойке. Все наши здесь. Заняли большой стол.
- Валька, сюда, — кричит Женя, — я тебе место держу.
Нахожу глазами Большого. Он сидит черный, лохматый, страшный и пристально разглядывает пустую бутылку водки ( где он ее только достал?), а вокруг, несмотря на тесноту, ощущается испуганная пустота. Вспоминаю, что уже несколько дней не видел Кобру.
- Где Кобра? – говорю, проходя мимо, — Куда дел?
- Е…ся с канатчиком, — выдавил он с усилием чужие слова чужим незнакомым голосом.
Валентин Фоменко, г. Дзержинский, 29 мая 2009 г.