- Разрешите?
- Ф-р-р-р, б-р-р (неразборчиво).
Скромный кабинет, на стене ледоруб, рядом фотография колоритного старца на фоне Эльбруса в незнакомом ракурсе. На пустом столе полная пепельница и пачка «Мальборо». Начальник канатки, он же некоронованный король Приэльбрусья, он же последняя наша надежда, насмешливо смотрит на нас. Что в нас смешного? Мы старательно прочесали ущелье от Иткола до Азау — мест нигде нет. Начало марта.
- Говорят, на Мире гостиница открылась, — начинает Женя вкрадчиво.
Многозначительно-начальственная пауза, изучающий взгляд.
- Кто говорит? Света нет, мебели нет.
Просто пауза. Мы изображаем скорбь глазами, лицами, позами. Я молчу, дабы не вспугнуть — обаятельный у нас Женя. Началник задумчиво выстукивает пальцами лезгинку.
- Впрочем, — в глазах заплясали игривые огоньки, — матрасы уже завезли.
Сцена пробудившейся надежды: скулы сводит от верноподданейшего желания соответствовать, оправдать, не подвести, а пальцы совершают непроизвольные хватательные движения.
- У нас спальники.
Лезгинка.
- Я напишу записку. Но смотрите, чтоб порядок… и вообще…
- Да мы … Да ни боже мой!
А что? Довольно светский дядька, подумал я, и тут он наконец улыбнулся ровным рядом тусклых золотых зубов.
Гордо помахивая драгоценной запиской, грузимся в бордовый вагончик тогда еще нового подъемника. Тщедушный канатчик, похожий на грачонка, презрительно сплюнул на перрон и, демонстративно отвернувшись, распялился в дверном проеме. Смешные кавказские понты.
Резанул противный звонок, вагончик крякнул, теранулся о причал и, плавно разгоняясь, понесся наверх. Набежала первая опора, пол на секунду ушел из-под ног, а лыжная трасса в расцарапанном окне качнулась и с грохотом провалилась вниз. Канатчик неприятно свесился в открытую дверь.
Говорят, один такой орел за ящик коньяка сиганул из вагончика с тридцатиметровой высоты. Свидетели утверждали, что от пернатого в снегу осталась аккуратная черная дырка.
Когда мы добрались до Мира, пожилой бармен уже убирал с полок ряды одинаковых «огнетушителей». Записка сработала. Недовольно качая головой, он подвел нас к неприметной дверце за стойкой.
- Э-э-э-э. Слушай сюда. Гостиница в подвале, туалет на улице, воды нет, но есть снег. Внизу света нет, но на днях будет.
- У нас свечи.
- Э-э-э-э. Пойдет. Я сейчас уезжаю. На станции, кроме вас, никого. Устраивайтесь. Бар не трогать.
Излишнее предупреждение, бар стерильно пуст.
Запалив свечу, ныряем в узкую темноту крутой лестницы. Внизу смутно обозначился коридор и несколько дверей. Гулко, звонко, пусто. Совсем пусто. Нерешительно побродив, находим комнату, заваленную, как попало, старыми матрасами. Спать логично здесь, жить логично в баре.
Туалет на улице потрясал воображение. Он примостился в глубокой снежной яме, на самом краю каменистого обрыва. С виду домик ничем не отличался от своих равнинных собратьев, но стоило распахнуть дверцу, и неподготовленный посетитель мог произнести только: «Ах!». Задняя стенка отсутствовала за ненадобностью, а ее роль успешно выполнял Главный кавказский хребет во всем величии и великолепии. Сюр, достойный лучших творений Бергмана и Феллини.
У нас все с собой — примус, кастрюльки, крупы, тушенка. Женя собирался в горы и на мои заверения, что это не поход и не восхождение, и что здесь будет какой-никакой сервис, только посмеивался. Не на того напали. Женьку на мякине не проведешь.
Предусмотрительный Женя колдует с примусом за стойкой бара, а легкомысленный я послан за снегом. Пока устраивались, стемнело. Сине-лиловое небо надежно приколочено тремя-четырьмя крупными звездами. Все четырехтысячники на месте. Баксанская долина заботливо укрыта мохнатым овчинным одеялом. Смотреть на облака сверху всегда немножко странно. На сиреневом Чегете ровно горит «звезда Ай», а две выпуклости Эльбруса уместно выкрашены в эротичный розовый цвет. Общий пафос момента нарушил холод, который нахально полез со своими рукопожатиями и поцелуями. Плотно набиваю кастрюльку колючим снегом и возвращаюсь в бар.
Просыпаться в кромешной тьме жутковато. Похоже, ни один, даже самый виртуальный фотон, даже несмотря на дуализм, не залетал в этот подвал, глубоко врубленный в скальной монолит Эльбруса. С закрытыми глазами светлее, чем с открытыми, и это странно. Вчера за суетой я не заметил, а сейчас вдруг осознал, что здесь к тому же еще и абсолютная, прямо-таки неестественная тишина. Лежу в неясном томлении сразу на четырех казенных матрасах, а в голове бродят праздные мысли.
Нет, это не самое экзотическое место моего проживания в Приэльбрусье. Первенство, безусловно, за старым коровником, где я провел в радости и ласке почти месяц. Второе место, пожалуй, отдам терскольской почте, где в компании десяти веселых ребят мы весело спали на дощатом полу. Третье место по праву принадлежит домику физиков КБГУ на вершине Чегета.
Пошарил под головой. Где-то здесь были спички. Нашел. Девять. Утра или вечера? Спать не хочется, значит — утра. Пора вставать. Толкаю Женю в то место, где вчера у него был бок.
Когда мы вышли из бара, свет резанул глаза. Неприлично много света. Где очки? Народу никого. Канатку еще не включали. Женя в первый раз надевает лыжи, а для меня это десятый сезон. С умилением вспомнил свой первый спуск с Чегета.
Хмурым январский днем я прибыл в Терскол в обнимку с подругой и… беговыми лыжами. Быстро осознав, что второе вызывает веселое любопытство окружающих, я взял в прокате деревянные горные лыжи и кожаные шнуровые ботинки по имени «Эльбрус», едва прикрывавшие щиколотки. Палки, из экономии, беговые. Записаться в группу к инструктору было ниже моего достоинства и выше моего бюджета, поэтому со всем этим хозяйством я, не мешкая, погрузился в кресло первой очереди подъемника. Абсолютно не представляя себе технику спуска, я рассчитывал подсмотреть ее по дороге. И правда, вскоре показались группа лыжников, бодро виляющая между буграми. Главное – палки, решил я. Важно поочередно втыкать их справа и слева от себя. Поднявшись до «Ая», мне показалось, что высота недостойна моего первого исторического спуска и потому я пересел на вторую очередь. Прибыв наверх, я обнаружил там еще и бугельный подъемник, который тащил народ еще метров на триста выше. Ну, понятно, что мне туда. Намертво примотав лыжи к ногам двумя сыромятными ремешками, я вцепился руками в «якорь» и кое-как поднялся. Выше некуда. Вот теперь в самый раз, решил я и, не раздумывая, бросился вниз.
Через пять метров меня подбросило на бугре и тут я вспомнил про палки и бешено замолотил ими по снегу, но тормозящего эффекта не произошло – наоборот лыжи несли меня с ускорением через беспорядочное нагромождение бугров. Говорят, со стороны я напоминал ветряную мельницу. Меня било и швыряло, но я почему-то не падал, а разгонялся все сильней. Очередь на бугель, стоящая у обрыва, как оказалось, с интересом наблюдала за моими кульбитами. В какой-то момент до них дошло, что клиент сыпется прямо на них и тормозить не собирается. Произошло движение, и очередь организованно разъехалась, цинично освобождая беспрепятственный проезд в бездонную пропасть. Догадавшись, что ловить меня не будут, я возмутился, во мне что-то провернулось, и я остановился на самом краю каким-то неизвестным в горах способом.
Сказать, что я был потрясен, значит не сказать ничего. Аккуратно сняв лыжи, я спустился на подъемнике, но было поздно, поскольку я уже подхватил эту дорогостоящую заразу, и вектор моей жизни уже совершил небольшой, но необратимый поворот (градуса эдак на три), который через много лет далеко увел меня с проторенной жизненной колеи.
Первый спуск Жени не должен быть таким. Он в избытке снабжён моими инструкциями про руки, про ноги, куда и чем давить. Принимая во внимание мощные ноги и координацию маёвского регбиста, проблем быть не должно. И правда, сделав первый неуклюжий поворот, он скрылся за буграми. Сердце ёкнуло, но вот он снова показался метров на сто ниже, и я успокоился. Он все делал правильно. Некрасиво – да, но правильно.
Что ж, пора и мне.
Привычно поборов легкое внутреннее сопротивление, ныряю вниз меж двух приглянувшихся бугров. За ними обнаружился третий, уже не столь симпатичный, но уклоняться поздно. Наезжаю, глубоко поджав ноги, колюсь на вершинке, соскальзываю в левом повороте и тут же закладываю крутой на пределе вираж вправо, успевая в ближайшую ложбинку. Пока все нормально и я в ритме. Влево, укол, вправо, укол. Я играю с буграми в захватывающую игру – кто кого. Они непредсказуемы, они скачут перед глазами, как озорные гномы, они набегают то слева, то справа, они дразнятся, они выпрыгивают перед носом — маленькие, большие, косые, кривые. Каждый надо «обработать» — вписаться между или (особый шик) «отработать» ногами. Исполняется франко-австрийский народный танец — твист в присядку. Главное — ритм, не то бугор станет катапультой и выбросит — костей не соберешь. Дышать равномерно – вдох поворот, поворот выдох, высота не шутка.
Боевой крутячок вытряс меня в «трубу», уводящую влево. Здесь прямое скольжение, можно расслабиться. «Труба» ныряет вниз. А вот и Женя, едет себе врастопырку. Обгоняю, успевая хлопнуть его по плечу. Он возмущенно кричит вслед, но я уже взлетаю на противоположную стенку овражка, разворот в прыжке и нырок обратно.
В этой «трубе» застал я однажды своего приятеля за каторжной работой; концом лыжи он рыл в снегу яму и углубился уже по пояс. На мой вопрос: «Не ищем ли мы случайно клад?», он грустно сообщил, что именно здесь пропала его вторая лыжа, и лучше б я помог копать, чем насмехаться над несчастьем ближнего. Пришлось обратить его внимание на четкий след одинокой лыжи, удалявшейся от места раскопок. Ски-стопов тогда еще не придумали.
Мы сидим в баре и пьем шампанское. Женя доволен, Жене нравится. Громыхает входная дверь и в бар вваливаются две почти симпатичные девицы с большими рюкзаками и лыжами. Женя тычет меня в бок:
- Это к нам.
Мы начинаем тихо радоваться. Девушки повторяют наш вчерашний маневр — достают записку и суют бармену. Тот бросает на нас недобрый, завистливый взгляд, и, качая головой (тоже мне, блюститель нравственности), ведет девушек к нашей дверце.
- Э-э-э-э-э. Слушая сюда…, — затянул бармен знакомую песню.
Изящно оттопырив мизинец, Женя разливает последнее шампанское в мутные граненые стаканы.
- Чтоб не чокнуться, — говорю я со значением, и мы чокаемся.
Выдержав гроссмейстерскую паузу, идем знакомиться. Через десять минут нами уже помыкают. Мы таскаем из комнаты в комнату матрасы, устраивая Юлю и пани Марию на ночлег. Мы галантны и остроумны, но… вежливо выпровожены из дамской комнаты. После шампанского хочется пить, а у нас только кофе. Сварили по кружке. Мало. Снеговая вода не утоляет жажду. Еще по кружке. Мало. Ну, еще по одной и спать.
Только легли, слышу: бум, бум, бум, бум… — как будто гулкие шаги в коридоре. Я шепчу Женьке:
- Слышишь?
- Слышу. Девчонки, идут. Больше некому.
Бум, бум, бум, бум, бум…
- А куда они идут? Ты как думаешь?
- Наверно к нам. Больше некуда.
Ждем. Бум, бум, бум, бум…
Ждем. Бум, бум, бум, бум…
Ждем. Бум, бум, бум, бум…
- Это не девчонки, — вдруг говорит Женя картонным голосом. И тут до меня дошло… и еще полночи мы ворочаемся и вздыхаем, слушая гулкие удары своих глупых, наивных сердец: бум, бум, бум, бум …